Апостольская миссия Василия Великого

Апостольская миссия Василия Великого

1. Примечание переводчика на русский язык

В бумагах известного востоковеда еп. Порфирия (Успенского) сравнительно недавно была обнаружена копия одной рукописи на греческом, которая (рукопись) была озаглавлена так: «Сказание о дивном путешествии Василия, архиепископа Кесарии Каппадокийской, в удаленное селение Экзотерифорос с целью евангельской проповеди и об удивительных чудесах, совершенных там Василием и его спутниками, составленное диаконом Петром Кесарийским, бывшим иподиаконом Василия, с его подлинных слов, сказанных им незадолго перед его блаженной кончиной».  Мы, для краткости, дадим этой рукописи такое условное название: «Апостольская миссия Василия Великого». Вероятно, копия сделана еп. Порфирием лично или по его заказу либо в одном из афонских монастырей, либо в Иерусалиме. Речь в этой рукописи идет об одной неудачной апостольской мисси Василия Великого, предпринятой им вместе со своим другом и соратником Григорием Богословом, в некое селение язычников-идолопоклонников с целью обратить их в христианскую веру. Это сказание имеет, по меньшей мере, большую агиографическую ценность. Ниже мы приводим перевод собственно этого «Сказания…», а также предисловия  к нему, которое было написано самим автором, диаконом Петром Кесарийским. Это первый перевод на русский язык указанного произведения. Единственное, в чем мы отступили от греческого текста – это то, что позволили себе «Василия» и «Григория», упоминаемых в этом рассказе, для разнообразия именовать полными современными именами: «Василий Великий», «св. Василий», «Григорий Богослов», «св. Григорий» и так далее. В оригинальном тексте, естественно, вместо этих именований стоит просто «Василий» и «Григорий».

2 Апостольская миссия Василия Великого

(Полное название: «Сказание о дивном путешествии Василия, архиепископа Кесарии Каппадокийской, в удаленное селение Экзотерифорос с целью евангельской проповеди и об удивительных чудесах, совершенных там Василием и его спутниками, составленное диаконом Петром Кесарийским, бывшим иподиаконом Василия, с его подлинных слов, сказанных им незадолго перед его блаженной кончиной»)

2.1 Предисловие диакона Петра Кесарийского, бывшего иподиакона Василия, архиепископа Кесарии Каппадокийской, проведшего с ним последние его дни и присутствовавшего при его блаженной кончине и составившего это «Сказание…»

Сегодня мои дни клонятся к закату, я уже давно перешагнул тот рубеж времен, на котором умер блаженный Василий, архиепископ Кесарии Каппадокийской, и сейчас мне все чаще вспоминаются дни моей юности, когда я служил иподиаконом при этом великом и достойным всяческих похвал муже. Особенно мне запомнилась из тех дней одна из доверительных бесед, которые я имел с Василием.

Это было незадолго перед самой смертью Василия. Он уже сильно болел и я по временам приходил к нему в его покои, чтобы хоть чем-то услужить ему. В одно из моих посещений – сам не знаю почему! – я осмелился задать ему, словно по вдохновению свыше, очень странный вопрос. Я сказал:

– Владыко! Вот, вы достигли известности и славы. И это не пустая известность и не пустая слава. Вы угодили Богу. Вы совершали чудеса. Вы просвещали неразумных своими словами, изъяснявшими божественные догматы. Вы успешно боролись со многими ересями. И, как кажется, Господь всегда был с вами и вы во всем были успешны. Но вот что припоминаю я из той поры, когда в детстве  сам учился пению. Мой слух был весьма неидеален и поэтому я часто и много фальшивил. И напеть мелодию правильно мне удавалось лишь с большим трудом; я тренировался долго и упорно, пока, наконец, мне не удавалось достичь более-менее приемлемого результата. Но и тогда я часто, порой, опозоривался, беря не те ноты, которые нужно. Подобное, вероятно, может вспомнить всякий ремесленник, совершенствовавшийся годами и десятилетиями в своем мастерстве. Неужели, Владыка, с вами никогда не происходило ничего подобного? Неужели изначально вы были столь совершенны или, лучше сказать, неужели Господь изначально вложил вас столько совершенства и таким образом, что его нисколько не надо было развивать и вы, скажем, сразу после крещения или сразу после того, как стали оглашенным, или, пожалуй, сразу же после того, как переступили возраст детства, уже были в той же степени благодати и совершенства, в которой находитесь ныне?

Архиепископ Великий, как мне показалось, немного улыбнулся, и в глазах его пробежала лукавая и задорная епископская искорка – словно он на мгновенье вернулся в дни своей молодости. А далее Василий тихо сказал:

– Ну что ты говоришь, брат Петр! Сам подумай: как некрещеный может находиться в той же степени благодати и совершенства, как и крещеный, если его грехи еще не омыты, если в него еще не всеяно то семя, которое должно прорости и дать обильный плод, и не вложена та закваска, от которой должно вскиснуть все в человеке? Как это может быть, если человек еще не получил тех даров Духа, которые он получает при миропомазании?! А я крестился довольно поздно, уже после того, как отучился в Афинах. Конечно, и в моей жизни было много такого, о чем мне сейчас, когда я стою на пороге смерти, вообще не хочется и вспоминать или вспоминать горестно и тяжко. И не раз я терпел полное поражение. Но раз уж ты заинтересовался этим, то я расскажу тебе об одной удивительной и странной истории, которая произошла давным-давно, когда тебя еще не было на свете, со мной и с моим другом Григорием.

Василий устроился поудобнее, зажег свечу – ибо за окнами уже наступала тьма ночи, – и начал свой рассказ.

То, что рассказал мне архиепископ Василий, я привожу ниже в несколько обработанном виде. Повествование Василия Великого, сказанное мне тогда от первого лица, свои вопросы к этому повествованию и ответы на них блаженного Василия, я переделал в небольшое литературное произведение –  в рассказ, в котором речь вовсе не ведется от первого лица; там, в этом рассказе, рассказчик просто повествует слушателям о том, что происходило.

Вот, собственно, сам этот рассказ. И да простит мне читатель несовершенства моего писательского дара.

2.2 Апостольская миссия Василия Великого

Однажды св. Василий Великий, добре епископствуя на своей кафедре, прослышал, что якобы в некоем глухом и далеком каппадокийском селении, называемом Экзотерихорос, его жители неистово предаются идолослужению – причем, служат не только всем известным эллинским идолам, которые суть бесы, но также почитают за великого бога, творца вселенной и своего праотца некоего огромного то ли водного змея, то ли водного дракона, живущего в обширном окрестном озере, с усердием поклоняются ему и приносят ему обильные жертвы из своих стад. Узнав о таком коснении в идолослужении жителей подвластной ему епархии, св. Василий немедленно решил лично отправиться к ним и обратить их ко Христу своим словом, а также, если на то будет воля Бога, различными чудесами. Поелику же в то время в Кесарии Каппадокийской вместе с Василием пребывал и его единомысленный близкий друг, Григорий Богослов, епископ Сасимский, то Василий Великий попросил отправиться вместе с ним и Григория, на что тот с радостью согласился. Взяв с собой еще несколько иподиаконов в помощь, Василий и Григорий отправились в далекий путь.

После далекого перехода, когда еще был достаточно далеко до того селения,  новые оные апостолы, Василий и Григорий, весьма утрудились от пути и, поскольку дело было к вечеру, решили где-нибудь заночевать. Внезапно они увидели небольшой ручеек, а возле него – пустую избушку; они вошли туда и расположились там на ночлег.

Внезапно ночью Василий и Григорий проснулись от некоего ужасного грохочущего рева, подобного раскатам грома. Василий подумал, что где-то рядом бродит страшный дикий зверь или даже несколько таких зверей. Василий поднял свой епископский жезл-посох и приготовился к обороне – он надеялся ели не убить зверя своим посохом, то испугать и прогнать его. В таком напряжении, не смыкая глаз, Василий и Григорий пробыли всю ночь. Когда же рассвело, то они выглянули в окно и увидели, что на поляне перед домом спит некий крепкий, сильный и очень высокий мужчина средних лет и страшно храпит; этот-то храп и наводил ужас ночью на Василия и Григория. Мужчина проснулся, увидел смотрящих на него Василия и Григория, подошел к ним поближе и поздоровался с ними. Этот мужчина также назвал свое имя ­– Евтаксий. Мужчина сказал, что когда он увидел, что обычно пустующий дом кем-то занят, то решил не надоедать своим присутствием тем, кто в нем остановился и поэтому принял решение заночевать под открытым небом на ближайшей поляне.

Когда Василий и Григорий познакомились с Евтаксием и поговорили с ним, то выяснилось, что они держат путь в одно и то же место – к тому самому глухому селению возле озера, в котором живет оный дивный водный зверь. Поэтому дальше все они решили отправиться вместе. Более того, оказалось, что Евтаксий сразу опознал в одном из своих спутников Василия, архиепископа Кесарии Каппадокийской:

– Я знаю тебя! Ты – Василий, архиепископ нашей провинции! – сразу же при встрече сказал Евтаксий.

По пути Василий Великий долго выспрашивал Евтаксия о жителях того глухого селения, о том, во что они верят, и, в особенности, о том водном звере, о чудовище, которое живет в близком к селению озере. Все слухи про жителей этой деревни и про водное чудовище подтвердились. Более того – оказалось, что Евтакисий и есть тот самый идольский жрец, который служит оному водному чудовищу как некоему великому богу и приносит этому богу различные обильные жертвы. А, кроме того, выяснилось, что этот Евтаксий в молодости своей был научен всякому бесовскому волхвованию и чародейству. По пути св. Василий и св. Григорий пытались обратить Еватксия ко Христу различными мудрыми словесами, но нечестивый Евтаксий оставался непреклонен; он говорил, что нет ничего подобного тому водному зверю на целом свете и даже на небесах ни в силе, ни в мудрости, ни в прозорливости, ни в чем ином, и что этот-то зверь и есть всемогущий бог, создавший всю вселенную. Узнав о цели путешественников Василия и Григория, – то есть, узнав о том, что те идут в оное глухое селение для того, чтобы обратить жителей ко Христу, Евтаксий лишь рассмеялся, дерзко сказав: «Разве может ваш Христос сравниться с оным страшным и великим водным змеем? И разве сила Христа может сравниться с той силой для волхвования и чародейства, которую мне дал оный водный зверь, а также дали иные великие боги?».

Василий Великий понял, а, вернее, прозрел чрез наитие Духа Святого, что оный идольский жрец и волхв подобен нераскаянному Симону-волхву, и что он не обратится к истине христовой, и поэтому послужит великим препятствием для обращения ко Христу жителей того селения – ибо Евтаксий обладал там немалым почетом и уважением и все относились к нем как к великому мудрецу, а также и побаивались его, как могучего волхва и чародея. Поэтому блаженный Василий решил молиться ко Господу, дабы Тот чудесным образом поразил молнией нечестивого Еватаксия.

В следующую ночь, когда все устроили привал возле высокого и широкого дуба, улеглись спать и уснули, Василий Великий тайком стал на ночную молитву и стал просить Господа:

– Господь Вседержитель, Бог всемогущий и достохвальный, Владыка земли и неба, Военачальник и Царь воинств небесных! Призри ныне на омраченных тьмою греха и заблуждения рабов твоих, несмысленных и не ведающих, что творят, жителей оной глухой деревушки, дабы возмогли обратиться они к свету истины христовой и познать Тебя и Твоего Единородного Сына, Который пролил за нас, человеков, свою честную кровь! Ударь по месту сему (тут св. Василий указал своей десницей на то место, где спал нечестивый Евтаксий) великой молнией небесной и испепели здесь все дотла, дабы не было препятствий для познания Тебя у жителей оного селения! Вспомни, Боже отцов наших, Бог Авраама, Исаака и Иакова и всякого верующего в Тебя, как обрел милость пророк Илия пред очами Твоими и как поразил он восемьсот жрецов идольских! Яви, Господи, и ныне подобное благоволение к рабу Твоему, грешному и смиренному Василию! Ибо Ты, Господи, повелитель стихий и повелитель перунов огненных, кои низвергаются с небес на землю из облаков, и Тебе слава подобает со единородным твоим Сыном и Святым Духом вовеки. Аминь.

Едва только успел св. Василий произнести «аминь», как тут же с неба ниспала огромная и весьма могучая молния – прямо на то место, где спал Евтаксий. Близ земли молния раздвоилась и одна из ее частей поразила Евтаксия прямо в его голову, а другая – могучее дерево, которое было расщеплено этой молнией на несколько частей. Василий Великий возрадовался и подумал, что с нечестивым волхвом  покончено. Но Евтаксий лишь только чихнул и проснулся. Проснувшись же он спросил:

– Что такое? Мне почудилось, что кто-то меня тревожит. Будто какая-то мошка села мне лицо.

Василий же успокоил Еватксия, сказав, что, по-видимому, ничего не произошло, и Евтаксий спокойно вновь уснул.

Тогда, убедившись, что  Еватксий спокойно спит, св. Василий вновь повторил свою молитву. И с неба на Евтаксия ниспала еще большая молния. Еватксий же лишь слега дернулся и вновь проснулся. Он спросил:

– Что такое? Мне то ли почудилось, то ли приснилось, что лист с дерева упал на мое лицо. То ли в самом деле с дерева на меня упал лист и помешал мне спать?!

Василий снова успокоил Евтаксия, сказав, что ничего особого вновь не призошло и что, возможно, на Евтаксия, действительно, всего лишь упал лист с дерева. Когда же Евтаксий вновь уснул, то св. Василий в третий раз повторил свою молитву и в нечестивого Евтаксия вновь ударила молния – еще более сильная; Василий даже ослеп от нее на какое-то время. Но с Евтаксием вновь ничего не произошло. Он лишь немного дернулся, ударил себя рукой по лицу, проснулся и сказал:

– Что такое? Мне почудилось, то ли приснилось, будто с дерева на меня упал желудь. Или это и в самом деле с дерева мне на лицо упал желудь и разбудил меня? Но, впрочем, пора спать – ведь скоро уже утро и нам необходимо будет поскорее отправиться в Экзотерихорос, чтобы успеть придти туда к вечеру, ибо иначе нам не дадут пройти через ограду, окружающую это селение.

Василий в третий раз успокоил Евтаксия, сказав, что, возможно, на него и в самом деле что-то упало с дерева – вроде желудя, – и что вокруг ничего страшного не происходит. После этого все, включая Василия, легли спать, уснули и крепко проспали до самого утра. Василий Великий больше не стал пытаться поразить Евтаксия молнией или каким-то еще способом, посчитав, что это, по-видимому, не приведет к желаемому результату, и что пока нет божьей воли на гибель Евтаксия и на его низведение в глубины ада.

Когда же настало утро, то все они поднялись и отправились в путь. По дороге Евтаксий сказал Василию и Григорию, а также их спутникам:

– Я знаю, зачем вы идете в Экзотерихорос! Вы идете, чтобы изгнать оттуда, с нашего родного места, наших родных богов и на их место привести вашего Бога! Я знаю, что ваш Бог для достижения подобных целей обещал дать вам великий разум и произвести через вас великий знамения и чудеса. И поэтому вы идете туда с великой надеждой и даже с великим надмением, предвкушая победу. Но послушайте моего доброго совета: не слишком заноситесь там, куда вы придете. Люди Экзотерихорос еще более сильны, высоки и могучи, чем я; они мудры и рассудительны и сведущи волшебстве и различных тайных знаниях. И они не потерпят насмешек от какой-то мелюзги – даже если это будут столичные архиепископы. А лучше поворачивайте сразу обратно.

На это Василий Великий, возымев великое дерзновение о Господе нашем Иисусе Христе, ответил так:

– О Евтаксий! По имени твоему и дела твои, ибо ты – отъявленный хвастун. А хвастаешь сейчас ты перед нами лишь оттого, что на деле не встречался с великой силой Иисуса Христа, Господа и Бога нашего! С той великой животворящей силой, которая воскрешает мертвых и разверзает утробы неплодных! Итак, смирись, покайся и прими Иисуса Христа как своего Спасителя и искупителя грехов твоих – прими Его как Того, Кто, Единый безгрешный, искупил тебя и спас тебя пролитием Своей честной крови и своими крестными смертными муками!

Евтаксий же усмехнулся и дерзко сказал:

– Странный же у тебя Бог, Василий! Чтобы простить человека и сделать так, чтобы человеческие грехи больше не тяготели над тем, кто их совершил, этому Богу мало человеческого раскаяния и желания исправиться, – ему, по вашей вере, необходимо жестоко замучить невинное и безгрешное живое существо, равного которому по чистоте и невинности никогда не было на свете и больше не будет!

На это Василий Великий, возымев еще более дерзновение, ответил:

– Действительно, о Евтаксий, можно было бы обвинять Бога в подобной жестокости, если бы страдания этого существа не были добровольными и если бы этим существом не был Сам Бог в одной из своих ипостасей! Иисус Христос же был не только человеком, но и Богом и пошел на страдания добровольно; и посему Его подвиг подобен подвигу отца, который решил отбыть муки заключения в темницу и рабство на галерах вместо своего прегрешившего сына! И посему подвиг Христа есть подвиг любви к человеческому роду! А подвиг Христа есть подвиг Самого Бога в одной из своих ипостасей! Прими же, о  Евтаксий, Христа как своего Спасителя и Искупителя, как своего Бога и Господа, дабы ты смог усвоить себе те плоды, которые обильно излились на весь человеческий род через муки и крестную смерть Единородного Сына Господа!

Но Евтаксий вновь усмехнулся и молвил:

– О Василий! Твой Бог – не только Тот, Кто добровольно пошел на страдания ради любви к людям, но и Тот, Кто есть тот тюремщик и судья, который приговаривает к этим страданиям и наводит страдания; и как судье и тюремщику ему все рано нужны страдания невинного и чистого существа, дабы виновные человеки были прощены. Пусть даже эти страдания будут добровольными и даже будут страданиями Самого Бога! Не нелепо ли так мыслить о Боге?

Тогда великое дерзновение о Господе возымел Григорий Богослов. Он рек:

– О Евтаксий! Разве ты сам не приносишь жертвы из скота тем богам, в которых ты веруешь,  и в которых веруют вместе с тобою жители Экзотерихороса?!

На это Евтаксий овтетил:

– О многоученый спутник Василия! Да будет тебе известно, что лично мы не приносим нашим богам искупительные жертвы за наши грехи! Мы приносим нашим богам жертвы в благодарность за прошлые их благодеяния и за те благодеяния, которые они окажут нам в будущем!

Григорий же молвил:

– Но все равно вы приносите жертвы кровавые, жертвы невинных животных!

Окаянный же Евтаксий рек:

– В высшем смысле, конечно, о многоученый спутник Василия, наши боги не требуют подобных жертв и лучше бы было, если бы приносящие эти жертвы раздали их как милостыню. Но, поскольку у людей принято выражать свое уважение, почтение и благодарность дарами, мы, жрецы, терпим подобные жертвоприношения. Да и ваш Бог, о спутник Василия, кажется, некогда терпел нечто подобное?

Тогда Григорий Богослов рек:

– А как же ваш огромный озерный змей, которого вы почитаете за бога? Ведь, судя по рассказам, вы кормите его жертвами от ваших стад для того, чтобы он попросту не нападал на ваши стада и не лишал вас ваших коров, коз и овец с избытком, когда те идут к озеру на водопой? Что же это за бог такой, которому нужно есть обычную пищу? Но, как говорят некоторые, этот ваш бог даже некогда, когда был особо голоден, нападал на людей и ел их?

Евтаксий же потупился и рек:

– Ну а откуда ты знаешь, что богу не нужна еда? И почему, как бог, он не имеет права на эту еду – ведь он сотворил на пользу людям и овец, и коз, и коров; удивительно ли, что люди должны благодарить его и приносить ему часть от своих стад в дар и так кормить его?! И если лев может нападать на людей и поедать их плоть, то почему этого не может делать большой водный змей? Если льву это естественно, то почему это не может быть естественным для змея?

И так, споря и постепенно возымевая все большее и большее дерзновение, Василий Великий и Григорий Богослов шли вместе с Евтаксием до самого Экзотерихороса. Но при этом ни Василию, ни Григорию так и не удалось склонить Евтаксия к принятию Иисуса Христа как своего Спасителя и Искупителя – ибо сам Диавол, исконный враг рода человеческого, наградил его недюженной великой умственной силой и склонностью к пустой философии и софиситке по стихиям мира сего, дабы он возмог противиться благовестию святого евангелия к своему вящему осуждению.

Наконец, пройдя густой лес, путники вышли на широкую долину; посреди долины стоял невысокий холм, а на холме, огороженное частоколом, стояло искомое ими селение –  Экзотерихорос. Старж у врат сразу же узнал Евтаксия; Евтаксий же сказал, кто идет вместе с ним и Василия и Григория вместе с их спутниками немедля пропустили в Экзотерихорос. Все они сразу же направились к главе селения, в довольно обширный двор с большим домом, который стоял посреди селения. Навстречу гостям вышел глава селения, которого звали Калипт, с тремя своими взрослыми сыновьями. Все они были огромного роста и очень могучи. Калипт оглядел сверху вниз гостей и, немного насмешливо, сказал:

– Так-так! Да это же сам Василий, архиепископ нашей провинции! Весьма наслышан о тебе – да только вот что мне странно: какой-то ты больно низкий и слабый! Или, может быть, я неправ, приняв такого коротышку за Василия? Но, может быть, о Василий, велика твоя премудрость? И чем ты нас хочешь удивить – каким искусством? – твоей силою или твоей премудростью? Ведь, наверняка, ты поважнее, чем то, чем кажешься? Ведь уже само то, что ты среди нас оказался, говорит о том, что ты велик либо силой, либо мудростью – ибо как обычный человек мог бы среди нас оказаться?

Василий же, возведя очи горе и сотворив про себя молитву ко Господу нашему Иисусу Христу, рек к главе селения:

– Да будет тебе известно, о достопочтенный Калипт из Экзотерихороса, что сам по себе я ничто – но велик Господь, укрепляющий меня и чрез меня действующий и во мне живущий. Посему я не почитаю себя за что-то великое, «ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя» (Гал.6:3). Но апостол Павел, изрядный ученик Христов, так сказал: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Фил.4:13), а сам Господь наш дал нам, христианам, такое обетование: «Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить ни противостоять все, противящиеся вам» (Лук.21:15) и еще одно обетование дал Он нам: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Матф.17:20), прибавив также к сему: «17 Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; 18 будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мар.16:17-18). Посему, достопочтеннейший, я готов биться с тобою и с людьми твоими и в мудрости, и в силе, и в чудесах, и в знамениях. А то, что ты, достопочтеннейший, и твой знакомый Евтаксий столь низкое мнение держите о нас, о христианских епископах – так это от того, что вы не встречали настоящего епископа и потому не знаете, что это такое. Посему знайте, что, по слову Павла, «каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично» (2Кор.10:11) и не обольщайтесь насчет слабости силы Христовой, в нас и через нас действующей и совершающей дело спасения человеков. Итак, лучше немедля оставляйте свое служение немощным и бессильным идолам, и, не искушая и не испытывая Бога, уверуйте в вашего Господа, Спасителя и Искупителя Иисуса Христа, Бога, рожденного от Бога, и немедля креститесь!

Глава же селения Калипт усмехнулся и сказал:

– Хорошо, Василий. Давай сначала состязаться в мудрости. Вот, ты говоришь, что есть только один-единственный Бог, а мы считаем, что богов много. Так чем ты обоснуешь свое мнение, и чем докажешь ложность мнения нашего?

– Нет нечего проще, достопочтеннейший .Калипт! – ответил св. Василий, – Еще апостол Павел говорил о том, что язычники могут понять о том, что есть лишь единственный Бог и составить о нем достаточно ясное понятие из рассматривания того, что доступно их чувствам и из умозаключений, основанных на том, что удалось увидеть при этом рассматривании. Апостол Павел так сказал о язычниках и о единственном Боге: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны» (Рим.1:20).

Глава же селения вновь усмехнулся и молвил:

– Рассматривая окружающее, я вижу, что все это сотворило некое очень разумное и очень умелое и очень могущественное существо или существа, которых мы называем богами. Но с чего ты, Василий, взял что есть только один бог, а не два, не три или больше?

Василий же задумался, сотворил молитву, и рек:

– Рассматривая творение, я так же вижу единство мироздания – единство в том смысле, что каждая вещь, каждое сущее в нем до конца продумано так, чтобы находится в единстве и в гармонии с любой другой вещью и с любы другим сущим, а также, по-видимому, в том, что мир имеет некую единую основу, лежащую в глубине всего сущего – наверное, это стихия воды, которая, разряжаясь, может переходить в стихии воздуха, огня и эфира, а, сгущаясь, может переходить в стихию земли – по слову апостола Петра: «вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою» (2Пет.3:5) – так что, достопочтеннейший, и твердейшие земные породы, подобные мрамору, и небесное вещество, из которого составлена твердь небесная, этот свод, возвышающийся над землей, к которому прикреплены звезды, и который «тверд, как литое зеркало» (Иов.37:18), и то, из чего изготовлены солнце, луна и звезды, и воздух, и огонь, и эфир, если таковой существует, произошли через сгущение или разряжение одной и той же изначальной воды, которая составляла ту бездну вод, о которой говорится в самом начале Библии: «и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт.1:2). А это говорит о том, что вся вселенная строилась по некоему единому, единственному плану, в котором была тщательно продумана каждая деталь – так, что эта деталь была соотнесена  с другими деталями и, притом, строилась из одной и той же первоосновы – воды. А о чем это свидетельствует, как не о том, что у этого плана был единственный зодчий и единственный выборщик и создатель вещества для строительства?

Тут усмехнулся первый, старший, сын Калипта, и возразил:

– Вместо гармонии и единства стихий и начал я подчас вижу их борьбу как борьбу противоположностей, то есть, борьбу того, что в высшей степени несродственно друг другу: лед, который есть вода, борется с пламенем, которое есть огонь; вода борется с камнем, который есть земля; воздух борется с морскими волнами, пытаясь поднять их ввысь, к себе; тьма борется с ночью, а добро – со злом; верх с низом, и правое – с левым; разрушение с созиданием, болезнь со здоровьем, и все борется со временем, несущим конец и изменение к худшему всему – хотя бы в возможности; воздух пытается уйти ввысь от земли и воды, но земля и вода его притягивают к себе – ибо в горах воздух разреженнее; имеется и борьба души с телом; а посему из этой борьбы и из разделения сущего на сильно различные части, подчас враждующие друг с другом, следует заключить, что существует много начал и богов, каждый из которых ответственен за свою область бытия: один – за огонь, другой – за воду; третий – за время, четвертый – за пространство; пятый – за добро, шестой – за зло и так далее. И мир не разрушился от этой борьбы потому, что в этой борьбе наступило некое равновесие – вроде того равновесия, когда два встречных потока воды борются между собой за преобладание в пространстве водоема; сильнейший поток займет большее пространство, но слабейший поток при этом вовсе не исчезнет, но сохранит свое господство в меньшем пространстве и так между потоками установится некая граница и некое перемирие. И тот «стройный и гармоничный план единого по своему существу мироздания», о котором ты говоришь, Павел, в действительности есть результат борьбы и заключения подобного перемирия между богами и началами; он есть план, созданный множеством богов. И он не есть полное совершенство, и в этом плане предусмотрены и зло, и болезнь, и всякое разрушение и утрата. И как, Василий, единственность плана и даже его гармоничность может гарантировать то, что он создавался лишь одним зодчим? Ведь, как кажется, поступать по согласному совету многих мудрецов предпочтительнее, чем поступать по совету одного мудреца?! А что ты, Василий, говоришь о некоем единственном веществе как основе для создания всех прочих веществ, то это всего лишь предположение. К тому же: разве ты скажешь, что время, пространство и вещество состоят из одной первоосновы в том смысле, в каком из одной первоосновы состоят вода и лед?! И разве ты скажешь, что из этой же первоосновы состоит твоя душа?!

Василий Великий задумался, но тут на помощь ему пришел Григорий Богослов. Он сказал:

– Рассматривая наш мир мы видим, что все имеет причину. Имеет причину бытия и наш мир. Но, как кажется, предполагать, что цепочка причин простирается в бесконечность, нелепо. Должна быть некая Первопричина, не имеющая для себя причины бытия. Эта Первопричина, в конечном счете, ­­– прямо ли, или косвенно, – и сотворила наш мир. Эту Первопричину мы и зовем единственным Богом!

Тут вышел средний сын главы селения и молвил:

– О почтеннейший спутник Василия! Вот, ты сказал, что, рассматривая наш мир, мы видим, что все имеет причину. Поэтому из рассмотрения того, что нам доступно, не правильнее ли придти к тому мнению, что все всегда должно иметь причину – то есть, к тому, что цепочка причин и следствий должна простираться в бесконечность? Ведь в нашем мире мы не наблюдаем ничего, что не имеет причины; почему же тогда мы смеем утверждать, что до создания мира было что-то, что не имеет причины? Ведь это не есть вывод из результатов наблюдения! Не нелепо ли, наоборот, предполагать, что есть некая Первопричина, не обусловленная другой, еще более первичной причиной? И почему ты считаешь, что должна быть только одна Первопричина, а не несколько – если ты уж завел речь о том, что существует нечто, причиной существования чего не было нечто иное, то признай, что может быть несколько таких Первопричин – ведь это не противоречит разуму. И потом: ведь эта первопричина или первопричины могут быть вовсе не разумными; это могут быть даже вовсе не некие живые существа, а некие первостихии или составные части этих превостихий. Ведь в «Теогонии» говорится, что первые боги зародились во вселенной – то есть, говорится о том, что божественное, живое и разумное, произошло из небожественного, неживого и неразумного! Назовешь ли ты такое первоначало или первоначала богом или богами?! И почему сам этот мир не может быть причиной для бытия себя самого? Почему не предположить, что некие первоначальные части этого мира существовали всегда и существуют ныне в измененном виде, создавая ту действительность, которую мы наблюдаем (включая пространство и время), и что кроме этих частей в действительности больше ничего нет?! И не предположить ли, что именно в таком мире и зародились боги, которые вовсе не подобны тому Богу-творцу, о котором говоришь ты, о почтенный спутник Василия!

Григорий Богослов потупился. На этом, собственно, состязание в мудрости прекратилось. Тогда младший сын Калипта выступил вперед и сказал:

– О Василий! Слова твои не таковы, как ты обещал нам! Ибо я исследовал их и не обнаружил в них той мудрости, которой ты хвалился и которую обещал нам явить. И я вижу, что твоя премудрость не выше нашей премудрости!

Очень скоро Василий и Григорий поняли, что дьявол дал их собеседникам такую силу рассуждения и бесплодного умствования, которую невозможно пробить из-за того, что дерзновения в вере Василия и Григория оказалось мало для этого. Что же касается жителей Экзотерифороса, то, повидимому, «бог века сего ослепил их умы так, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого» (2Кор.4:4), и чтобы они целиком погрязли в лживой и баснословной и пустословной еллинской философии и лукавой софистике, дабы они не могли или могли, но с великим трудом, возвести очи свои горе и узреть истинный и непорочный свет Христа, Который есть «путь и истина и жизнь» (Иоан.14:6) и начать укреплять свои души не лукавым мудрствованием плотского ума по стихиям мира сего, но укреплять их вселяющимся в них и творящим в них свою обитель Духом Святым. Посему Василий и Григорий решили обратить ко Христу жителей Экзотерифороса через явления силы и знамений. Но к этому времени уже настал глубокий вечер. Гостей накормили, напоили и уложили спать; поэтому возможность перейти к явлениям силы и духа представилась им только лишь следующим утром.

Наступило утро. Григорий Богослов заметил, что известные и дородные мужи Экзотерифороса собираются во двор дома главы селения, чтобы принять участие в соревновании, заключавшемся в определении того, кто больше всех сможет съесть. Григорий Богослов вознамерился  с помощью содействующей силы божьей победить всех в этом соревновании и так сначала преклонить сердца всех жителей к себе, а затем, завоевав их внимание и доверие, начать проповедовать им Христа. Об этом намерении он сообщил Василию Великому. Тот одобрил его, но выразил сомнение в уместности принятия участия в подобном соревновании – ибо, очевидно, выступающий в подобных соревнованиях грешит грехом чревоугодия. Но Григорий Богослов успокоил его, сказав, что его участие в соревновании будет происходить чудесным образом, а именно: хотя Григорий Богослов и будет есть пищу, но эта пища чудесным образом действием Духа Святого будет потребляться в его чреве и не будет доставлять никакого удовольствия его гортани. Тогда Василий Великий, как глава архиепископии, дал добро на подобное соревнование.

Григорий Богослов сотворил молитву и, почувствовав наитие Духа Святого, подошел к собравшимся возле стола мужам и сказал, что он хочет принять участие в соревновании по поеданию пищи. Затем Григорий перекрестился и вызвал на поединок прошлого победителя, сидевшего за столом на самом почетном месте. Но глава селения Калипт сказал:

– Григорий! Я видел, как вы хвалились своей мудростью, но когда испытал вас, то обнаружил, что ваша мудрость не выше нашей; а телесная ваша сила, с виду, намного ниже нашей телесной силы. Посему посоревнуйся сначала не с нашим чемпионом, а с тем, кто всем проиграл!

И тут Калипт подозвал к себе некоего человека по имени Пир, сидевшего за столом на самом низком и самом непочетном месте, и попросил этого Пира посоревноваться с Григорием Богословом. Пир согласился.

Григория и Пира усадили за длинным столом друг напротив друга и поставили на этот стол огромное длинное корыто, наполненное жареным мясом. Григорий перекрестился, старший сын главы селения дал условный знак, и состязание началось. Как ни старался Григорий, но оказалось, что он и Пир встретились друг с другом на половине корыта. При этом оказалось, что Григорий съел свое мясо, оставив кости, а Пир съел свое мясо вместе с костями и при этом еще умудрился съесть и свою половину деревянного корыта. Тогда все – в том числе и смущенный Василий Великий – признали, что победителем состязания вышел Пир.

Тогда старший сын Калипта спросил гостей:

– В каком еще состязании и искусстве вы хотите померяться с нами силой?

Тут к Василию Великому подошел один из его иподиаконов, Иоанн, и сказал, он еще молод и что он вполне мог бы померяться силой с кем-нибудь в скорости бега – ибо он, Иоанн, до крещения усиленно занимался спортом и, хотя и не принимал участия в олимпийских играх, но однажды наспор даже победил в беге одного из олимпийских чемпионов, когда тот еще был в расцвете своих сил. Василий Великий дал на это добро и перекрестил Иоанна, и преподал ему свое епископское благословение со словами: «Да сотворит Господь чудо и да обратит сердца язычников ко Господу!».

Когда Иоанн сказал старшему сыну Калипта, что хочет соревноваться, то тот подозвал к себе довольно невзрачного и невысокого на общем фоне мальчишку по имени Нус и попросил его посостязаться с Иоанном в беге. Нус согласился. Затем старший сын сказал Иоанну:

– Да, состязание в беге – это хорошее искусство. И, верно, у себя дома ты отличный бегун и скороход – ибо, думаю, иначе бы ты и не вызвался на это состязание. Но сильнее ли ты самого слабого из наших бегунов и скороходов?

 После этого Иоанн и Нус с сопровождающими их зрителями вышли на широкое и длинное поле, вдоль которого проходила хорошо утоптанная дорога. Нус и Иоанн заняли свое место на дороге и старший сын Калипта дал условный знак для начала состязания. Как ни старался Иоанн, но Нус обогнал его; и когда Иоанн только лишь добежал до середины поля, то уже встретил Нуса, бегущего навстречу ему обратно. Когда же Нус вернулся и довольно долго простоял на месте, отдыхая и ожидая возвращения Иоанна, то один из людей Экзотерифороса сказал ему:

– Нус, хоть ты и плохой бегун среди нас, но все равно – ты бежал сейчас не в полную силу! Пробеги же еще раз в свою полную силу!

И Нус побежал еще раз. Он снова обогнал Иоанна, когда тот уже возвращался обратно с другого конца поля; и когда Нус прибежал к финишу, то между ним и еще бегущим Иоанном было расстояние в два полета стрелы.

Когда Иоанн прибежал к финишу, то старший сын главы селения сказал ему и Василию с Григорием:

– Иоанн, ты и правда замечательный бегун и скороход! Ибо никто из бывших здесь гостей не бегал так быстро, как ты!

После этого младший сын Калипта принес маленькую черепашку, которую он называл именем «Ския», и предложил другому иподиакону, который был вместе с Василием Великим, Тимофею, посостязаться с этой черепашкой в беге – ибо, как сказал младший сын, эту черепашку у них в Экзотерифоросе обгоняют даже ползающие дети.

Тимофей сперва рассмеялся, затем изумился и, наконец, согласился. Уговор же был бежать не туда и обратно, а только лишь туда, до конца поля. При этом солнце должно было светить Тимофею в спину.

Как ни старался Тимофей ­– но черепашка всегда, хоть на полшага, хоть на полступни, всегда оказывалась впереди него. Наконец, под общий смех, Тимофей прибежал вторым и все признали его побежденным – к еще большей печали и скорби Василия Великого и Григория Богослова.

После этого Калипт обратился к Василию Великому и спросил его: не хочет ли он сам помериться в силе и в искусстве с кем-нибудь из людей Экзотерифороса? Василий Великий задумался. Ему стало очень обидно, что его близкий друг, Григорий Богослов, проиграл в состязании «кто больше съест?»; и поэтому, чтобы поднять собственный дух и дух всех его спутников, Василий Великий решил выиграть у кого-нибудь из жителей Экзотерифороса в состязании «кто больше выпьет?». Помолившись, чтобы Господь явил чудо, а именно, чтобы он, Василий, мог пить очень быстро и очень много и чтобы питие чудесным образом очень быстро потреблялось в его желудке, а сам напиток не вызывал услаждения в его гортани (дабы избегнуть греха чревобесия и гортанобесия), Василий Великий сообщил о том, что готов участвовать в состязании «кто больше выпьет?». Сразу же после этого Василий Великий ощутил наитие Духа Святого, пребывая в котором он понял, что его молитва была услышана.

            Но глава селения не стал никого вызывать на поединок с Василием. Вместо этого по приказу главы селения к столу вынесли не очень большой по объему, но достаточно длинный рог, наполненный водой. Глава селения Калипт сказал:

            – Василий! Многие из нас могут осушить этот рог в один глоток. Еще больше наших людей может осушить его в два глотка; и почти все из нас способны осушить его в три глотка. Но подобного – осушить этот рог в три глотка – не смог еще ни один гость, бывший у нас. Поэтому, Василий, попробуй сначала, перед тем, как устраивать состязание, осушить этот рог хотя бы в три глотка!

            Василий Великий, уповая на помощь Господа и ощущая наитие Духа Святого, взял этот рог и затянулся в первом глотке. (Ему помогало еще и то, что в это время он испытывал сильную жажду.) Василий долго втягивал в себя воду в первом глотке и под конец стал думать, что выпил уже достаточно много – около половины или даже двух третей рога; но когда у него перехватило дыхание и он был вынужден оторваться от рога, чтобы вдохнуть, то Василий обнаружил, что воды в роге почти не убавилось.

            Тогда старший сын Калипта сказал:

            – Василий! Вижу, что выпил ты недурно для тех, кто бывал у нас в гостях, да только не очень много по нашим меркам. Скажи мне кто, что столько всего-то и смог выпить архиепископ Василий, – я бы не поверил, что говоривший это имел дело с настоящим архиепископом Василием, о котором идет такая слава. Верно, Василий, ты припас силы для второго глотка?!

            Василий Великий затянулся во втором глотке. Он очень долго тянул воду из рога, еще дольше и даже намного дольше, чем в первый раз, но все еще не мог поднять рог сколько-нибудь высоко, чтобы  при этом из него не выливалась вода. Когда Василий отъял рог от своих уст, чтобы перевести дыхание, то обнаружил, что воды в роге убавилось еще меньше, чем прежде; а всего воды стало меньше в роге ровно настолько, что его можно было лишь спокойно держать и двигать, не боясь расплескать воды.

            Тогда старший сын Калипта сказал:

            – Василий! Неужели ты все силы припас для третьего глотка? Но если первые твои глотки были малы, то не надорвешься ли ты в третьем, пытаясь осушить рог до конца? Но даже если за этот третий глоток ты и осушишь рог, то все равно – не прослыть тебе среди нас за великого человека! Видать, сегодня удача отвернулась от тебя. Но как знать – может быть, ты попытаешь счастья в другой игре?!

            Василий Великий пришел в некоторое негодование и с гневом приложил к своим устам рог в третий раз. Он очень долго сдерживал свое дыхание, пытаясь выпить за один глоток из рога как можно больше воды. От того, что Василий сдерживал дыхание, у него даже потемнело в глазах. Наконец, он отъял рог от своих уст и увидел, что в этот раз, действительно, хоть что-то он выпил по-настоящему, – воды в роге заметно поубавилось, но все равно оставалось гораздо больше двух третей. Василий Великий не стал пить из рога больше; он в гневе кинул рог, отер губы рукой и сказал:

            – Что же, меня сейчас действительно постигла неудача. Но, думаю, если бы я совершал такие глотки за торжественной трапезой в моей архиепископской резиденции, то после никто бы даже из моих самых отъявленных тайных врагов не посмел бы сказать моему другому тайному врагу наедине, что мои глотки из рога были маленькими! А если ты предлагаешь другое состязание – то я готов к нему, присно уповая на Господа моего!

            Тогда старший сын Калипта принес большую серую кошку и попросил Василия Великого попробовать поднять ее над своей головой, сказав, что этим у них, в Экзотерифоросе, забавляются даже малые дети, едва научившиеся ходить, и почти всем из них это удается. Тут же старший сын добавил:

            – О многоименитый Василий! Я бы не стал тебе даже и предлагать подобную детскую забаву, если бы собственным глазами не увидел, что твои силы и силы твоего спутника не так велики, как я и все мы о них думали.

            Кошка была, конечно, большая – около десяти или даже, может быть, двенадцати стадеров [примечание переводчика: около тринадцати-шестнадцати килограммов], – Василий никогда не видел таких больших кошек. Но, вместе с тем, Василий понимал, что, если он постарается, то без большого труда сможет поднять над своей головой вес в двенадцать стадеров даже одной рукой.

            Тогда Василий, прежде чем взять кошку, воздел руки горе и так помолился к Всемогущему Господу:

            – Боже отцов наших, Господь всемогущий, создавший землю и небо и распростерший твердь, как шатер, над землею, и установивший на ней все светила небесные, отделивший воды, которые под твердию, от вод, которые над твердию, Господь Бог сил и воинств небесных! К тебе взываю, будучи окружен соперниками моими, желающими посрамить меня! Вижу, что ловушку затеяли они для меня и сеть сплели для ног моих, дабы уловить меня! Господи Боже мой, истинный и верный и милостивый, любящий любящих Тебя до тысячи родов, подай мне силу Самсона, дабы мог я победить врагов моих и посрамить желающих мне поношения! Не меня ради дай и нужд моих ради, но ради имени Твоего Святого, да будет оно прославлено среди многих языков! Ибо подобает Тебе всякая слава, и честь, и поклонение – Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

            И только лишь произнес Василий Великий слова этой молитвы, только лишь сказал «Аминь», как тот час же ощутил наитие Духа Святого. А ощутив его, тут же, не раздумывая, ухватился за кошку обеими руками, взяв ее под брюхо, и стал пытаться поднять ее. Но как ни старался Василий, ему всего лишь удалось оторвать одну лапу кошки от земли – и все.

            Тогда средний сын Калипта сказал Василию:

            – Все произошло так, как я и ожидал: кошка ведь большая, а Василий – маленький! Куда ему супротив тех исполинов, которые обитали прежде на земле, – тех исполинов, о которых говорит книга, которую почитает Василий как откровение своего Бога!

            Василий Великий, видя свое посрамление и всеобщие насмешки, решился на последний отчаянный шаг. Он хорошо помнил, что еще в юном возрасте был неплохим борцом. Потом, он, правда, оставил эти занятия как ненужные христианину и, в частности, епископу, но все равно все еще ощущал себя в неплохой форме. И он решил вызваться на состязание в борьбе и сообщил об этом старшему сыну Калипта.

            Старший сын рассмеялся и сказал:

            – Василий! Я не вижу никого здесь из зрелых и здоровых мужчин и даже женщин, кто, выйдя бы сражаться с тобой, сражался бы на равных, ибо всякий подобный поединок был бы поединком взрослого здорового мужчины с ребенком, едва научившимся ходить. Но если ты все-таки хочешь с кем-то сразиться, то, вот, есть у меня одна знакомая древняя старуха, бывшая кормилицей еще моего деда; звать ее Таната; сразись с ней! Насколько я помню, несколько раз она одолевала наших гостей, которые выглядели не слабее, чем ты, Василий!

            И вот, Василий видит, что к нему приближается древняя-древняя тощая, иссохшая, седая, согбенная и сморщенная старуха в длинном черном одеянии, повязанная черным платком; руки ее сильно дрожат и она опирается на клюку.

            Василий Великий снова почуял какой-то подвох. Он вновь воздел руки к небу и вознес горячую молитву ко Господу:

            – Господи Всемогущий и Вездесущий, скорый на помощь, надежда уповающих на Тебя и крепкая твердыня всех, к Тебе прибегающих! Призри ныне на смирение мое, воззри на то, как умножились враги меня, жаждущие поглотить меня! Ты ниспослал нам Сына Твоего Единородного, Иисуса Христа во искупление грехов наших и нашего ради спасения! Ты явил любовь Твою к нам, соделав это, и Сын Твой крестною смертью Своей явил к нам божественную любовь Свою, объемлющую весь человеческий род, сущий на земле, и души усопших, заточенных во аде; Ты чрез Сына Своего сломал адовы врата вечные и извел из тьмы души праведников в место злачное и покойное! Сын же твой уготовал обители небесные любящим Тебя и соблюдающим волю Твою и слово Твое. Ныне, Господи, ради дел Сына Твоего Единородного, свершенных ради спасения нашего и прославления имени Твоего, яви на мне милость Твою паче всякой милости и ниспошли мне силу для одоления супостатов моих, дабы возвысился рог христиан православных и дабы прославилось так имя Твое святое на земле также, как оно прославлено на небе! Дай же мне силу Самсона для одоления врагов моих! Подай мне мудрость Иосифа Прекрасного и мудрость змия для сего благого дела, свершаемого ради имени Твоего Святого! Подай мне силу и крепость Левиафана, змея морского, плоть которого ты уготовал в пищу, и Бегемота, чудовища, засевшего в реках и озерах, а также крепость и силу иных чудовищ морских, которых сотворил ты в пятый день (Быт.1:21), дабы возмог я одолеть супостатов моих! Подай мне и крепость и силу исполинов древних, чад сынов божьих, исполинов, населявших землю до потопа и истребленных Тобою в праведном гневе Твоем! Подай мне силу вулканов, извергающих ввысь огромные камения и огненную лаву, и силу ветра, валящего дыханием своим огромные деревья! Соделай сие ради имени Твоего Святого и ради любви твоей к роду христианскому, да присно буду славить и воспевать Тебя, во Святой Троице познаваемого единого Господа и Бога, Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.

            Лишь только произнес Василий слова этой молитвы, как тут же ощутил наитие Духа Святого, которое сопровождалось ощущением некоего веяния легкой прохлады. И, исполнившись Духа, Василий, не мешкая, тут же вступил в схватку со старухой Танатой.

            Битва было очень сильной и жестокой. Чем больше наседал Василий, тем сильнее сопротивлялась старуха; впрочем, поначалу она, вроде бы, вообще не нападала на Василия, а лишь только оборонялась; наконец, по-видимому, старухе надоело забавляться с Василием и она стала нападать сама; Василию приходилось очень и очень нелегко, тем не менее, прилагая великое усилие, ему все-таки удавалось сдерживать напор старухи; наконец, проведя какой-то непонятный прием, старуха заставила Василия упасть на одно колено и затем, обхватив его шею своими цепкими руками, она не давала ему подняться с колена. Василий несколько раз пытался это сделать, но старуха каким-то образом всякий раз совершала нужное противодействие и Василий терпел неудачу. Наконец, к ним подошел старший сын главы селения и сказал, что поединок закончен.

            Старуха отпустила Василия и тот, отряхиваясь от пыли и все еще не веря в свое поражение, встал.

            Тут подошел сам глава селения Калипт и сказал:

            – Ну что, Василий! Вижу, что ни тебе, ни кому-либо из твоих людей не имеет смысла сражаться хоть в чем-то с нашими людьми, ибо исход сражения очевиден. А потому прекратим эти состязания.

            Между тем близился вечер. Был накрыт стол для ужина, на котором было множества всякой изысканной еды. После ужина гостей отвели спать. Когда настало утро, то гостям сообщили, что настало время им отбыть обратно. Но Василий Великий решил не сдаваться и предпринял последнюю попытку обратить жителей Экзотерифороса в христианство. Василий вышел перед собравшимися провожать его и произнес такую речь:

            – Ныне, мужи и жены сего славного селения, и, в особенности ты, Калипт из Экзотерифороса, и твои сыновья, ныне все вы узрите великое чудо, которое явит вам Господь вселенной, пребывающий на небе, Который послала на землю Сына Своего Единородного на крестную смерть для искупления грехов наших, дабы оный Сын поднял на свои плечи грехи всего мира и дабы вы обрели прощение грехов своих через пролитую им кровь и его крестные муки и крестную смерть! Сей-то Сын и есть великая жертва, которая была принесена единожды на кресте, та жертва, выше которой не может быть никакой жертвы и которой достаточно для заглаживания пред Господом Богом всякого греха и всякого беззакония! Итак, ныне познайте могущество Отца этого славного Сына! Вот, ныне, во имя этого Сына, который прославлен Отцом на небе и будет прославлен Им на земле, я войду со святым евангелием в сильный огонь и огонь не опалит ни меня, ни евангелия. Итак, мужи и жены, узрите это великое чудо и познайте могущество Отца Единородного Сына и ту славу, которую Он дал Своему Единородному Сыну!

            Никто не стал спорить с Василием; все стали сносить в одно место возле селения дрова и, наконец, разожгли великий костер.

            Василий Великий встал на молитву, воздев руки к небу, и усиленно молил Господа, дабы Тот, во имя Своего Единородного Сына, сохранил его, Василия, и Свое Святое Евангелие от огненного попаления в стихии огня и жара подобно тому, как некогда сохранил от пожирающей силы огня трех отроков в печи вавилонской. Наконец, окончив молитву, Василий Великий вновь ощутил наитие Святого Духа и уже приготовился ступить в огонь костра, как увидел, что к этому же костру подошел уже известный ему и всем его спутникам Евтаксий и сказал, что тоже намеревается ступить в костер и  пламя вместе с Василием Великим, чтобы показать, что и его волшебное искусство не хуже искусства Василия. В руке Евтаксий держал деревянный идол Аполлона.

            – Тем лучше! – подумал про себя Василий Великий, – этот Евтаксий сразу же сгорит в огне вместе со своим идолом и все сразу же познают силу и могущество истинного Бога!

            Наконец, еще немного подумав и перекрестившись, Василий с верой ступил в пламя костра. За ним последовал Евтаксий. Они стояли в огне минуту, пять, десять и никто из них не сгорал среди раскаленных углей и бушевавшего окрест их пламени. Наконец, они почти одновременно вышли из огня, поняв, что ничего друг другу доказать не смогут. По крайней мере, сейчас.

            Все закончилось для Василия вовсе не тем, чем он ожидал. Еватаксий и глава селения Калипт нахваливали Василия, говоря:

            – О Василий! Ты показал поистине великое искусство в укрощении огня и жара! Никто, из бывших здесь гостей не показывал еще ничего подобного!

            Но, вместе с тем тот же Калипт и многие из зрителей говорили и то, что искусство Василия не выше искусства Евтаксия.

            Василий Великий понял, что он и его спутники потерпели поражение. И они двинулись в обратный путь. С ними вместе вызвался идти Евтаксий, чтобы несколько проводить их обратно – до того места, начинаю с которого они сами с легкостью вернутся домой. Василию Великому пришлось согласиться с этим – ведь он и его спутники дорогу до Экзотерифороса на последнем ее участке представляли себе слабо.

            До того места, на котором Василий пытался поразить Евтаксия молниями, возвращающиеся шли, почти ни о чем не разговаривая – ни между собой, ни с Евтаксием, своим проводником. Наконец, когда они пришли на упомянутое место, Евтаксий подозвал к себе Василия и стал говорить ему нечто сокровенное и изумительное:

            – Все то время, в которое вы были в Экзотерифоросе, я и глава селения тщательно наблюдали за вами и кое-что предпринимали. Но об этом позже. Сперва же, Василий, вспомни про то, как ты трижды пытался поразить меня молнией, когда тебе казалось, будто бы я спал рядом с тобой, под деревом.

            Василий смутился и немного покраснел. Но Евтаксий, словно не замечая этого, продолжил:

            – Самая первая молния была слабее прочих, да и то она разделилась на две части и лишь одна из этих частей попала в то, что тебе казалось мной. И если бы эта ее часть действительно попала в меня, то этого хватило бы, чтобы убить не только меня, но даже слона или бегемота. Но я уменьшил соседнюю скалу, придал ей свой облик и поместил ее на то место, где, как ты думал, лежал я; на самом же деле я наблюдал за тобою из-за ближайших кустов. И я видел, как молния снизошла с неба и поразила скалу, которую ты считал мной. Посмотри вон на ту скалу, которую ты видишь справа! Видишь, как с верху ее откололось несколько огромных камней – так, что они упали вниз и перекрыли дорогу, проходящую под скалой?! Это работа той молнии, которую ты низвел с неба. Подобное же произошло и тогда, когда ты низвел с неба две последующие молнии – только то, что они сделали, было еще обширнее.

            Василий стоял, словно статуя, не шевелясь, и с изумлением слушал Евтаксия. Тот же продолжал.

            – Далее ты спорил вечером с нашими людьми на различные философские темы. Тут ничего особого и чудесного не происходило. А вот потом, на следующий день, произошло много интересного.

            Далее Евтаксий продолжил:

– Помнишь, как твой многоученый спутник состязался с Пиром в поедании пищи? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, кто на самом деле был этот Пир. На самом деле Пир был частью стихии огня. Поэтому и неудивительно, что Пир победил твоего многоученого спутника в состязании, поглотив не только мясо, но и кости, и даже часть деревянного корыта, в котором это все лежало. Но и твой многоученый спутник изумил нас: ведь он в короткое время, за один раз, съел столько, сколько не и съесть пяти дюжинам отборных голодных воинов, если бы даже они решили набить свое чрево до предела в ожидании будущих голодных дней! Твой спутник, Василий, сотворил настоящее чудо, изумившее всех нас!

– Ты помнишь, как твой спутник Иоанн бежал наперегонки с Нусом? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, кто на самом деле был этот Нус. На самом деле Нус – это моя мысль. Поэтому и неудивительно, что Нус настолько обошел вперед Иоанна. Но и твой спутник Иоанн весьма изумил нас: ведь он бежал в несколько раз быстрее, чем когда-либо пробегал или сможет пробежать какой-либо человек. И это тоже было чудом, которое сотворил твой спутник Иоанн.

– Ты помнишь, как твой спутник Матфей бежал наперегонки с черепахой Скией? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, кем на самом деле была эта черепаха. На самом деле черепахой Скией была тень Матфея; и поэтому, так как Матфей бежал так, что солнце светило ему в спину, вовсе не удивительно, что он не смог обогнать свою тень и что Ския приползла к концу пути первой. Но, видев предшествующие чудеса, а также последующие еще более великие чудеса, которые вы, наши гости, явили нам, я пребываю в ужасе: ведь Матфей, состязаясь с черепахой, не молил вашего Бога о чуде и не взял у тебя, Василий, благословения на состязание – Матфей, очевидно, думал, что перегнать черепаху – дело вполне обычное и пустячное. Но если бы он помолился вашему Богу о победе над черепахой и взял у тебя, Василий, благословение, то я даже не знаю, как бы это состязание закончилось – ведь, возможно, твой Бог переместил бы по тверди Солнце так, что оно стало светить не в спину Матфею, а в лицо ему и тогда тень Матфея, то есть черепаха Ския, пришла к конечной точке второй а не первой! Когда все мы осознали это, увидев все явленные нам чудеса, то пришли в великий ужас и в великое изумление.

– Ты помнишь, Василий, как ты пил из длинного рога и пытался осушить его в три глотка? Помнишь, как ты удивлялся тому, что у тебя ничего не получается? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, где располагался на самом деле конец этого рога и сколько на самом деле выпил ты, Василий. Конец этого рога на самом деле уходил в огромное озеро, в котором обитает великий водяной змей, подобный тому морскому змею, которого вы зовете Левиафаном.  Помнишь, когда мы уходили из селения и проходили мимо озера, я попросил тебя заметить, как низко лежат на берегу озера лодки – на целых двенадцать локтей ниже причала? Они лежали не на берегу, а на дне озера. Когда ты, Василий, осушал рог, то ты выпил из озера столько воды, что его уровень понизился на целых двенадцать локтей! Я даже не знаю, сколько дополнительных дождливых сезонов подряд должно пройти, чтобы это озеро наполнилось водой до своих прежних краев! Может быть, десять, а, может быть, и больше. И это было великим чудом, о котором никто из нас не мог и помыслить, чудом, изумившим всех нас!

– Помнишь, Василий, как ты боролся с кошкой? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, кем была на самом деле эта большая кошка. На самом деле кошкой, которая тебе лишь мерещилась, был тот великий водяной змей, живущий в озере. Когда он свивается в  кольца, то подобен огромному холму, вздымающемуся над равниной. И когда тебе удалось оторвать у кошки одну лапу от земли, то на самом деле тебе удалось приподнять этого змея так, что он едва смог удержать на земле свою голову и конец своего хвоста. И мы все удивились этому и устрашились твоей силе – ибо отродясь никто из нас не мог себе и помыслить ничего подобного. Тебе казалось, что ты стоял на земле; но на самом деле ты взмыл ввысь настолько высоко, что твои  поднятые руки могли бы достать до вершины вон той высочайшей скалы! И все это тоже было великим чудом, о котором никто из нас не мог и помыслить!

            – Вспомни, Василий, как ты сошелся в поединке со старухой Танатой? Ваши глаза были обмануты и вы не ведали того, кем на самом деле была эта старуха. Эта старуха на самом деле была твоей старостью и смертью, Василий. Не бывало еще человека, которого бы не сразила его старость или его смерть; да и не всякому еще удастся дожить до преклонных лет. Смерть и старость не убила тебя сразу же и ты достаточно долго сражался со своей старостью и своей смертью и при этом упал только лишь на одно колено! И это было самым величайшим чудом, сотворенным тобой, и несказанно изумившим всех нас!

            – Наконец, вспомни Василий, как ты и я вместе долго стояли в пламени костра и нам ничего не было. Вам только лишь казалось, что я стоял в пламени костра; на  самом деле я не стоял там, а находился неподалеку и за всем наблюдал. Но и ты, Василий, тоже не был в пламени этого костра и тебе только лишь казалось, что ты там. На самом деле, Василий, ты вместе с твоей священной книгой находился в кратере извергающегося вулкана, будучи ввергнут по шею в раскаленную жидкую магму – ввергнут вместе со своей священной книгой! И ты вместе со своей книгой остался невредим! И это тоже было настоящим чудом, явленным тобой, и оно изумило нас лишь несколько менее того чуда, при котором ты боролся со своей старостью и смертью.

            Василий Великий и его спутники слушали все это с великим изумлением и ничего не говорили. Евтаксий же продолжал:

            – А теперь настало время нам распрощаться. И лучше, чтобы больше не вы не ходили к нам, ни мы – к вам. Да даже если вы и пойдете к нам, то не сможете нас найти и даже если будете совсем рядом, то нас не увидите. А если вам и удастся вновь добраться до нас каким-то образом с помощью чуда, то я, глава селения и наши люди снова смогут оборонить всех нас и жителей Экзотерифороса от вас подобными хитростями и уловками. И лучше вам вообще не задумываться, где вы были и кто мы такие.

            Сказав это, Евтаксий зашел за дерево и пропал из вида. Вскоре Василий и его спутники очнулись и бросились искать Евтаксия; они оглядывались вокруг, заходили за то дерево, за которое зашел Евтаксий перед тем, как исчез, но его нигде не было видно – словно он был приведением, растворившимся в воздухе.

            Василий Великий и Григорий Богослов поняли, что их апостольская миссия в Экзотерифорос провалилась: им там никого так и не удалось обратить в истинную и святую христову веру. Но, вместе с тем, Василий и Григорий понимали, что сотворили там множество величайших чудес, изумивших всех, и не только сотворили множество чудес, но и хоть в слабой мере, но все-таки возвестили жителям Экзотерифороса о Христе–Боге как Спасителе и о Его искупительной жертве. Да, они проповедали Христа, совершили множество чудес, но, все-таки были отвергнуты. Тут же на ум Василию Великому пришли слова Христа: «А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Матф.10:14), а также такие Его слова: . И Василий Великий принялся снимать свою обувь. Григорий Богослов сразу же понял, что собирается предпринять Василий и, исполнившись сострадания, милосердия и любви к грешникам, сказал Василию так:

            – Вася! [примечание переводчика: в копии рукописи здесь стоит греческая сокращенная простонародная форма имени «Василий»] Прояви милосердие к грешникам! И Сам Господь, Сам Христос, сострадает им, живущим во тьме заблуждения и греха и плачет о них. Ведь Христос дал лишь право поступать так в определенном случае, но тот, у кого есть на это право, вовсе не обязан поступать так! Да, он может это сделать и имеет на это право, но вовсе не обязан воспользоваться тем, на что имеет право! К тому же сказано: «Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте» (Рим.12:14).

            Василий Великий на мгновенье призадумался. Григорий Богослов, внимательно присмотревшись к лицу Василия, сразу понял, что тот от своего не отступит. Тогда Григорий Богослов, немного подумав, сказал ему следующее:

            – Василий! Вслушайся внимательно в те слова Господа, которые сейчас звучат в твоей голове: сказано: «если кто не примет и не послушает», а не «если кто не примет или не послушает».  Нас же приняли, накормили, напоили, положили спать, нас выслушали, наконец! Нас проводили до селения и дали проводника, чтобы он отвел нас обратно до того места, от которого мы сами сможем добраться домой. Все это они сделали – они нас приняли. Но нас не послушались – то есть, не вняли тому, что мы им возвестили. Нас «приняли и не послушали», а не «не приняли и не послушали». И поэтому ты, Василий, не вправе в данном случае поступать так, как хочешь, ибо тот случай, который ты имеешь в виду, вовсе не тот случай, о котором говорит Христос.

            Василий задумался еще на краткое время и произнес:

            – Евангелие не ложно и слова его суть истина. И посему ты прав, Григорий: это вовсе не тот случай, который имел в виду Христос и я не имею права поступать так, как задумал поступить. Благодарение Господу, вразумляющему неразумных и умудряющего слепцов!

            Василий Великий задумался еще на краткое время и рек:

            – Видимо, не пришло еще время просвещения светом истины жителей сего селения и их глав и вождей; будем надеяться, что Господь воздвигнет мужей по сердцу Своему, которые смогут обратить их сердца Господу или же будем надеяться на то, что Сам Господь вразумит их и просветит их и умягчит их сердца, дабы они сами обратились к истинному Богу и всем сердцем взыскали Его! Но это, видимо, произойдет уже не при моем архиепископстве. Будем же молиться об этом, будем же молиться о том, чтобы Господь приблизил оный  чудный день, в который все это свершиться!

            Все молча выслушали Василия, а затем взяли свои ноши и побрели домой, в Кесарию Каппадокийскую –  благо, что дорога туда от того места, в котором их оставил Евтаксий, до Кесарии была им более-менее знакома и известна. Наконец, уже перед самой Кесарией, Василий Великий обратился к своим спутникам и сказал:

            – Братия! Я думаю о нашей неудачной апостольской миссии лучше всего молчать, чтобы над нами не начали смеяться неразумные люди. По крайней мере, лично я думаю так, что нам, как лучшее, следует молчать. Так давайте ничего не будем говорить об этом даже тем, кто нам наиболее близок. Скажем интересующимся тем, где мы были, что все мы на две недели уходили в горы к отшельникам, чтобы предаться посту, созерцанию божественной мудрости и непрестанной молитве.

            И как предложил Василий Великий, так все они и поступили. А дальнейшие сведения о селении Экзотерифорос потерялись в реке истории. Может быть, некоторые жители этого селения, бывшие в описываемые времена еще молодыми и лично видевшие блаженного Василия и блаженного Григория и творимые ими изумительные чудеса, так и не познав света христова учения, живут там до сего дня. [Примечание переводчика: под «сим днем» Петр Кесарийский, очевидно понимает то время, в которое он написал свое «Сказание…»]

            Примечания переводчика о значении и смысле встречающихся в «Сказании…» имен:      

Экзотерифорос – внешнее пространство

Евтаксий – хвастун

Калипт – от «калипто» – «закрывать», «запирать»

Пир – огонь

Нус – ум, мысль

Ския – тень

Таната – смерть